Реклама

 

 

 

ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ
ПАРОХОДЫ ПРИБЫВАЮТ В ВИРОЛАНДО

ГЛАВА 21

Около тридцати трех лет назад Герман приплыл в Вироландо. Он собирался задержаться там лишь на время, нужное для нескольких бесед с Ла Виро, если тот допустит его к себе. А там он снова отправится туда, куда пошлет его Церковь. Но Ла Виро попросил его остаться здесь, не сказав, для чего и как долго. Прожив здесь год, Герман взял себе имя Фениксо.

Это были счастливейшие годы его жизни. И не было повода думать, что он скоро покинет этот край.

Этот день будет похож на много других, но эта похожесть сладка, а небольшое разнообразие украсит ее.

После завтрака Герман поднялся к большому дому, построенному на вершине скального столба, и прочел там лекцию своим семинаристам, закончив ее за полчаса до полудня. Потом быстро сошел вниз и встретился у питающего камня с Крен. После они поднялись на другую скалу, привязали к себе дельтапланы и прыгнули в шестисотфутовую пропасть.

Над Вироландо сверкали тысячи планеров - они парили вверх и вниз, описывали круги, ныряли, взмывали, падали, танцевали. Герман чувствовал себя птицей, нет - вольным духом. Пусть это иллюзия свободы - ведь всякая свобода иллюзия - но эта самая лучшая.

Дельтаплан у Германа был ярко-красный, в память об эскадрилье, которой он командовал после гибели Манфреда фон Рихтхофена. Алый цвет символизировал также кровь, пролитую мучени-ками Церкви. В небе было много таких красных птиц вперемешку с белыми, черными, желтыми, оранжевыми, зелеными, синими и пурпурными. В этой благословенной земле залегали гематит и другие руды, из которых делались красители. И не только этим она была благословенна.

Герман вился в проеме между скалами, огибая мосты, где стояли дома, порой в опасной близости от каменных и деревянных опор. Грешно так рисковать своей жизнью, но он не мог устоять. Прежний волнующий трепет земных полетов вернулся к нему, став вдвое острее. Тут в ушах не ревели моторы, в ноздри не бил запах горелого масла, не было ощущения, что ты заперт.

Иногда он проплывал мимо воздушных шаров, махая людям в плетеных корзинах. На каникулах они с Крен тоже сядут на воздушный шар, поднимутся на тысячу метров и предоставят ветру нести их по долине. Бывало, они плыли так целыми днями, болтали, ели, занимались любовью в тесноте, двигаясь без толчков, без единого дуновения ветра - ведь они летели с той же скоростью что и он.

Выпустив в сумерках водород, они приземлялись на берегу, клали свернутую оболочку в корзину и наутро, взяв лодку, плыли обратно вверх по Реке.

Через полчаса Герман устремился вниз вдоль Реки, спустился и побежал по берегу. Как сотни других летунов, он отвязал свой дельтаплан и с этой громоздкой ношей на спине пошел к скале, с которой взлетел.

Его остановил посыльный в красно-желтой шапочке.

-- Брат Фениксо, Ла Виро хочет тебя видеть.

-- Спасибо, - сказал Герман, но в душе содрогнулся. Неужели верховный епископ решил, что пришло время отослать его прочь?

Тот, кто звался Человек, ждал его в своей квартире, в храме из красного и черного камня. Из высоких палат Германа провели в небольшую комнату, и дубовая дверь закрылась за ним. Там стояла простая мебель: большой письменный стол, несколько стульев, обтянутых рыбьей кожей, бамбуковые стульчики, две кровати, стол, где помещались кувшины с водой и небольшой выбор спирт-ных напитков, чашки, сигары, сигареты, зажигалки и спички. Обстановку довершали ночной горшок, два грааля и одежда, висящая на колышках, вбитых в стену. Имелся туалетный столик перед слюдяным зеркалом на стене и еще один, где лежали помада, ножнички и гребенки, которые порой поставлялись граалями. Пол покрывали циновки из бамбукового волокна и среди них звезда из рыбьей кожи. В гнездах на стенах горели четыре факела. Дверь во внешней стене была открыта. Через отдушины в потолке поступал воздух.

При появлении Германа Ла Виро встал - огромный, ростом шесть футов шесть дюймов, и очень смуглый. Нос у него напоминал клюв исполинского орла.

-- Добро пожаловать, Фениксо, - пробасил он. - Садись. Вы-пьешь чего-нибудь? Хочешь сигару?

-- Нет, Жак, благодарю. - Герман сел на указанный ему мяг-кий стул.

Верховный епископ занял свое место.

-- Ты, конечно, слышал о гигантском железном корабле, идущем вверх по Реке? Барабаны передают, что он сейчас в восьмистах километрах от нашей южной границы. Значит, дня через два он эту границу пересечет.

Ты рассказал мне все, что знал, об этом Клеменсе и о его компаньоне, Иоанне Безземельном. О том, что случилось после того, как тебя убили, ты, конечно, знать не мог. Но эти двое, очевидно, отбили своих врагов и построили свой корабль. Скоро дни пройдут через нашу территорию. Насколько я слышал, они не воинственны, и нам можно их не бояться. Они сами нуждаются в содействии тех, кому принадлежат прибрежные питающие камни. Они могут и силой взять то, что им нужно, но идут на это лишь в крайнем случае. Однако я слышал тревожные вести о поведении части команды, когда ее - как это? - да, увольняют на берег. Имели место безобразные случаи, в основном связанные с пьянством и женщинами.

-- Прости, Жак, но я не думаю, чтобы Клеменс стал держать у себя на борту таких людей. Он был одержим своей идеей и порой делал то, чего не следовало бы делать, чтобы построить корабль. Но он не тот человек - во всяком случае, раньше был не тот, - чтобы мириться с подобным поведением.

-- Кто знает, как он изменился с тех пор? Притом корабль называется не так, как ты говорил, а "Рекс грандиссимус".

-- Странно. Такое название выбрал бы скорее король Иоанн.

-- По твоим рассказам об этом Иоанне можно предположить, что он убил Клеменса и забрал корабль себе. Так это или нет, но я хочу, чтобы ты встретил этот корабль на границе.

-- Я?

-- Ты знал тех, кто его строил. Я хочу, чтобы ты на границе поднялся к ним на борт. Выясни, что там за ситуация, что за люди. Прикинь также, каков их военный потенциал.

Герман принял удивленный вид.

-- Ты, Фениксо, передал мне историю, которую тот носатый великан - Джо Миллер? - рассказал Клеменсу, а тот рассказал другим. Если это правда, то посреди полярного моря на севере стоит некая башня. Эти люди намерены добраться до нее. И я считаю это намерение дурным.

-- Дурным?

-- Ведь эту башню явно воздвигли этики. А эти корабельщики вознамерились проникнуть в нее, раскрыть ее тайны - а возмож-но, захватить этиков в плен или даже убить их.

-- Ты не можешь этого знать.

-- Нет, но здравый смысл заставляет это предположить.

-- Клеменс при мне никогда не говорил, что хочет власти. Он хотел только доплыть до истоков Реки.

-- Публично он мог говорить совсем не то, что в узком кругу.

-- Послушай, Жак. Ну какое нам дело, если они даже и впрямь доберутся до башни? Не думаешь ли ты, что их жалкая техника и оружие позволят им сладить с этиками? Люди для этиков - что черви. Кроме того, что мы-то можем поделать? Нельзя же нам держать их силой.

Епископ подался вперед, схватившись коричневыми ручищами за края стола, и впился взглядом в Германа, словно желая снять с него шелуху слой за слоем и добраться до ядра.

-- Неладно что-то в этом мире, куда как неладно! Сначала прекратились малые воскрешения. Мне сдается, это случилось вскоре после того, как ты ожил в последний раз. Помнишь ты ужас который вызвала эта новость?

-- Я и сам мучился тогда,-кивнул Герман. - Меня обуревали сомнения и отчаяние.

- Меня тоже. Но я, как архиепископ, обязан был успокоить свою паству. Не владея при этом никакими фактами, которые могли бы вселить надежду. Выглядело так, будто срок, отпущенный нам, уже истек и те, что могли достичь Продвижения, уже достигли его. Остальные же умрут, и их ка будут вечно блуждать по Вселенной, не зная искупления.

Но я все-таки так не думал. Я ведь знал, что сам к Продвижению не готов. Для этого мне предстояло пройти долгий, возможно, очень долгий, путь.

А разве этик выбрал бы меня в основатели Церкви, если бы не знал, что у меня есть все возможности для Продвижения?

Неужели я - ты не можешь представить, как мучила меня эта мысль, - неужели я оказался недостоин? Неужто я, избранный, чтобы указать другим путь к спасению, сам остался позади? Как Моисей, приведший евреев к земле обетованной, но сам не получивший дозволения умереть на ней.

-- О нет! - тихо произнес Герман. - Не может такого быть!

-- Может. Я только человек, не бог. Я даже подумывал уйти со своего поста. Мне казалось, что я запустил собственный этический рост оттого, что слишком занят делами Церкви. Я стал высоко-мерен; власть, данная мне, исподволь портила меня. Я хотел, чтобы епископы избрали нового главу. А я бы сменил имя и уплыл вниз по Реке миссионером. Нет, не возражай. Я всерьез размышлял об этом. Но потом сказал себе, что так я предал бы этиков, оказавших мне доверие. И, возможно, то страшное, что случилось с нами, объясняется чем-нибудь другим. Тем временем я должен был как-то объяснить это людям. Ты знаешь, как я это сделал; ты услышал это одним из первых.

Герман кивнул. Тогда епископ доверил ему нести слово пастыря вниз по Реке на целых две тысячи миль. Это означало годовую разлуку с любимой страной, но Герман рад был послужить Ла Виро и Церкви. Не бойтесь, гласило слово. Будьте тверды в своей вере. Последние дни еще не пришли. Испытание не окончено. Мы сейчас в растерянности, но долго это не продлится. Однажды мертвые восстанут снова, как обещано. Те, что создали этот мир и дали вам бессмертие, не оставят вас. Нынешнее положение вещей послано, чтобы вас испытать. Не бойтесь и верьте.

Многие спрашивали Германа, для чего послано это испытание. Он мог ответить только, что ему это неведомо. Быть может. Ла Виро знает об этом от этиков. Быть может, испытание потеряет свой смысл, если все будут знать, в чем оно состоит.

Кое-кого этот ответ не удовлетворял, и они в озлоблении отрека-лись от Церкви. Но большинство осталось верными, и в их ряды, как ни странно, прибыло много новообращенных. Этих привел к Церкви страх: а вдруг действительно есть второй шанс на бес-смертие, и теперь остается совсем мало времени, чтобы им воспользоваться. Такая позиция не была рациональной - ведь Ла Виро сказал, что воскрешения возобновятся. Но люди не соби-рались упускать свой шанс.

Страха надолго не хватит, но главное - вступить на верный путь.

Возможно, позднее человек обретет истинную веру.

-- Единственное, что было не совсем правдиво в моем послании, - сказал Ла Виро, - это слова о посланном нам испытании. Я не имел прямого указания - мой гость не говорил мне, что так будет. Но не было в моих словах и лжи, пусть даже спасительной. Прекращение воскрешений - действительно испытание. Испыта-ние нашего мужества и веры. Все мы подверглись пробе.

В то время я думал, что этики предприняли это с какой-то благой целью. Очень возможно, что так оно и есть. Но ведь гость говорил мне, что он и его собратья - только люди, хотя и наделенные огромной силой. Что они могут ошибаться. А значит, и не-сокрушимостью они не обладают. С ними может случиться несчастье, и враги способны причинить им вред.

-- Какие враги? - встрепенулся Герман.

-- Я не знаю, кто они, и не знаю, есть ли они вообще. Но подумай. Тот получеловек - нет, не стану так его называть, он все же человек, несмотря на свою внешность - тот Джо Миллер со своими египтянами добрался же до полярного моря, несмотря на все опасности. А перед ними там прошли другие. Кто-то мог прийти туда и после египтян. Откуда нам знать, не проник ли кто-нибудь из них в башню? И не натворил ли там каких-нибудь страшных дел, сам, возможно, того не желая?

-- Мне трудно поверить, что у этиков нет сверхнадежной обороны.

-- Ах! - поднял палец Ла Виро. - Ты забываешь зловещий смысл туннеля и веревки, найденных партией Миллера. Кто-то ведь пробил гору и привязал там веревку. Весь вопрос в том, кто и зачем?

-- Возможно, это сделал кто-то из этиков второго порядка, агент-ренегат. Ведь гость говорил тебе, что и они могут деградировать. А если это происходит с ними, то уж с агентами тем более.

-- Да... как я не подумал об этом! - ужаснулся Ла Виро. - Но это просто немыслимо... и очень опасно!

-- Опасно?

-- Да. Агенты должны быть лучше нас, однако и они... погоди.

Ла Виро закрыл глаза и поднял вверх правую руку, сложив большой и указательный пальцы в букву "О". Герман молчал. Ла Виро произносил про себя формулу принятия неизбежного, применяемую Церковью и изобретенную им самим. По истечении двух минут он открыл глаза и улыбнулся.

-- Если так суждено, мы должны принять все и быть готовыми. Реальность да будет с тобой... и с нами. Однако вернемся к тому из-за чего я послал за тобой. Я хочу, чтобы ты взошел на этот корабль и высмотрел там все, что возможно. Выясни, как настроен капитан, этот король Иоанн и вся его команда. Разберись, представляют ли они угрозу для этиков. Иначе говоря, есть ли у них такая техника и оружие, которые могли бы обеспечить им доступ в башню. - Ла Виро нахмурился и добавил: - Пора нам вмешаться.

-- Не хочешь ли ты сказать, что мы должны прибегнуть к насилию?

-- Что касается людей - нет. Но ненасилие и пассивное сопротивление - это понятия, применяемые лишь к живым существам. Герман, если так надо, мы потопим этот пароход! Но лишь в самом крайнем случае, если не останется ничего другого. И только имея уверенность, что никто не пострадает.

-- Я... я не знаю. Мне кажется, мы, сделав это, проявили бы неверие в этиков. Они вполне способны справиться с простыми людьми вроде нас.

-- Ты попался в ловушку, против которой постоянно остерегает Церковь и ты сам не раз остерегал других. Этики не боги. Бог только один.

-- Хорошо. - Герман встал. - Я тотчас же отправляюсь.

-- Ты бледен, Фениксо. Не бойся так. Может быть, уничтожать корабль не понадобится. И в любом случае мы сделаем это, лишь будучи уверены на сто процентов, что никто не будет ранен или убит.

-- Меня пугает не это. А то, что какая-то часть меня жаждет влезть в эту интригу и радостно трепещет при мысли о потоплении судна. Старый Герман Геринг до сих пор живет во мне, а я-то думал, что разделался с ним навеки.

be number one